...Скажем, Акакий Акакиевич - слаб, жалок и ничтожен, и именно в таком качестве вызывает сочувствие. Нужно умалиться, чтобы прочувствовать Акакия Акакиевича. Но ведь, чтобы это сделать, чтобы не побояться заразиться чужой слабостью, нужно быть сильным? Вот и "воспевание человечности под предлогом слабости".
Или, скажем, в «Оттепели» (я слыхал) был персонаж, который и от фронта вроде как-то там отвертелся, и что-то там неладное начудил с женщиной, но всё равно оказался понятен и близок зрителю благодаря своим переживаниям и страданиям. В конце концов он там, говорят, нравственно побеждает другого персонажа, героя войны, на котором зато лежит печать преступного тоталитарного режима. И тем самым дарит нам надежду: "Я жалок, как ты, низок, как ты (тебе ведь тоже случалось совершать подлости, дружок?), и ничего, нравственнее иных". Как Хоббит. Это "воспевание слабости под предлогом человечности". По-моему.
Или вот "Ирония судьбы". Два героя - плохой тоталитарный Ипполит и хороший гуманистический Женя Лукашин. Что было бы, если бы Ипполит не был наделён патологической ревностью? Возможно, ничего бы не было, история бы не получилась. Женя получил бы свой четвертак взаймы и улетел в Москву. Истории бы не вышло, а тоталитаризм бы победил.
Чтобы тоталитаризму не побеждать, у него обязательно должна быть какая-нибудь патология. Концлагеря, расовая или классовая теория - что-нибудь. Но и либеральному гуманизму, по идее, чтобы побеждать, нужно быть свободным от патологий. От апологии слабости, например. От того, чтобы вменять слабость (и даже порок) в обязанность.
Но что получилось бы, если бы Женя был лишён своей слабости - инертности и безволия? (Женя слаб и зависим: от воли своей невесты, от мнения мамы, от произвола друзей, всплеск его мужественности на фоне влюблённости был оборотной стороной этой слабости – сродни истерике, и не была ли такой же точно истерикой и сама влюблённость? Недаром это почувствовал сценарист ужасного сиквела, всё-таки женивший Женю на Гале, «очаровательной»). Итак, что было бы, не будь Женя слаб? Друзья не подпоили бы его, и истории бы опять не вышло.
Слабость, получается, это хорошо. Но не как испытание, которое нужно принять и пройти, а как счастливое обстоятельство, за которое герою положены репарации.
Я вовсе не намекаю на евреев, ставших бенефициарам Мировой войны за счёт того, что они были признаны её главными жертвами. В русских сказках, в образе Дурака, используется та же стратегия: Дураку за слабость положен бонус. Да и много в каких ещё. Уж не является ли весь этот нынешний раблезианский карнавал – с гомосексуализмом, секс-образованием детей, культом потребления, кредитами, перекошенными дурацкими физиономиями на рекламе, и прочими прелестями – реваншем народной низовой культуры, взятом ею у культуры официальной?
Заметим, что в Европе официальная культура (нынешняя, пока ещё кое-где и кое-как сохраняющаяся) формировалась на базе христианства, а народная культура держалась от него в стороне, она всегда была немножко «поганой» – во всех смыслах этого слова: и деревенской – от «paganus», что значит «земледелец», и не чуждой похабщины, идущей в свою очередь от земледельческого культа плодородия. Но это тонкости.
Проще так. Церковь и государство (тоталитарные институты) регламентируют культуру, оказывают на неё давление и заставляют под этим давлением обрастать мускулами – превращают её в «высокую». Напротив, всевозможные «институты свободы» (действующие в интересах главной из всех нынешних свобод - свободы предпринимательства), стараются не только обслужить естественные человеческие слабости, но и по возможности развить их: чтобы Рынку было хорошо, люди должны как можно больше всего хотеть. Значит, надо распустить поясок и «следовать своей природе»: хочется покакать – покакай прямо здесь, не терпи, а мы сделаем этот процесс приятным, незабываемым.
Или, скажем, в «Оттепели» (я слыхал) был персонаж, который и от фронта вроде как-то там отвертелся, и что-то там неладное начудил с женщиной, но всё равно оказался понятен и близок зрителю благодаря своим переживаниям и страданиям. В конце концов он там, говорят, нравственно побеждает другого персонажа, героя войны, на котором зато лежит печать преступного тоталитарного режима. И тем самым дарит нам надежду: "Я жалок, как ты, низок, как ты (тебе ведь тоже случалось совершать подлости, дружок?), и ничего, нравственнее иных". Как Хоббит. Это "воспевание слабости под предлогом человечности". По-моему.
Или вот "Ирония судьбы". Два героя - плохой тоталитарный Ипполит и хороший гуманистический Женя Лукашин. Что было бы, если бы Ипполит не был наделён патологической ревностью? Возможно, ничего бы не было, история бы не получилась. Женя получил бы свой четвертак взаймы и улетел в Москву. Истории бы не вышло, а тоталитаризм бы победил.
Чтобы тоталитаризму не побеждать, у него обязательно должна быть какая-нибудь патология. Концлагеря, расовая или классовая теория - что-нибудь. Но и либеральному гуманизму, по идее, чтобы побеждать, нужно быть свободным от патологий. От апологии слабости, например. От того, чтобы вменять слабость (и даже порок) в обязанность.
Но что получилось бы, если бы Женя был лишён своей слабости - инертности и безволия? (Женя слаб и зависим: от воли своей невесты, от мнения мамы, от произвола друзей, всплеск его мужественности на фоне влюблённости был оборотной стороной этой слабости – сродни истерике, и не была ли такой же точно истерикой и сама влюблённость? Недаром это почувствовал сценарист ужасного сиквела, всё-таки женивший Женю на Гале, «очаровательной»). Итак, что было бы, не будь Женя слаб? Друзья не подпоили бы его, и истории бы опять не вышло.
Слабость, получается, это хорошо. Но не как испытание, которое нужно принять и пройти, а как счастливое обстоятельство, за которое герою положены репарации.
Я вовсе не намекаю на евреев, ставших бенефициарам Мировой войны за счёт того, что они были признаны её главными жертвами. В русских сказках, в образе Дурака, используется та же стратегия: Дураку за слабость положен бонус. Да и много в каких ещё. Уж не является ли весь этот нынешний раблезианский карнавал – с гомосексуализмом, секс-образованием детей, культом потребления, кредитами, перекошенными дурацкими физиономиями на рекламе, и прочими прелестями – реваншем народной низовой культуры, взятом ею у культуры официальной?
Заметим, что в Европе официальная культура (нынешняя, пока ещё кое-где и кое-как сохраняющаяся) формировалась на базе христианства, а народная культура держалась от него в стороне, она всегда была немножко «поганой» – во всех смыслах этого слова: и деревенской – от «paganus», что значит «земледелец», и не чуждой похабщины, идущей в свою очередь от земледельческого культа плодородия. Но это тонкости.
Проще так. Церковь и государство (тоталитарные институты) регламентируют культуру, оказывают на неё давление и заставляют под этим давлением обрастать мускулами – превращают её в «высокую». Напротив, всевозможные «институты свободы» (действующие в интересах главной из всех нынешних свобод - свободы предпринимательства), стараются не только обслужить естественные человеческие слабости, но и по возможности развить их: чтобы Рынку было хорошо, люди должны как можно больше всего хотеть. Значит, надо распустить поясок и «следовать своей природе»: хочется покакать – покакай прямо здесь, не терпи, а мы сделаем этот процесс приятным, незабываемым.
Journal information