– Рассудите сами, Григорий Васильевич, – ровно и степенно, сознавая победу, но как бы и великодушничая с разбитым противником, продолжал Смердяков, – рассудите сами, Григорий Васильевич: ведь сказано же в Писании, что коли имеете веру хотя бы на самое малое даже зерно и притом скажете сей горе, чтобы съехала в море, то и съедет, нимало не медля, по первому же вашему приказанию. Что же, Григорий Васильевич, коли я неверующий, а вы столь верующий, что меня беспрерывно даже ругаете, то попробуйте сами-с сказать сей горе, чтобы не то чтобы в море (потому что до моря отсюда далеко-с), но даже хоть в речку нашу вонючую съехала, вот что у нас за садом течет, то и увидите сами в тот же момент, что ничего не съедет-с, а все останется в прежнем порядке и целости, сколько бы вы ни кричали-с. А это означает, что и вы не веруете, Григорий Васильевич, надлежащим манером, а лишь других за то всячески ругаете. Опять-таки и то взямши, что никто в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, – то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит? А потому и я уповаю, что, раз усомнившись, буду прощен, когда раскаяния слезы пролью.
– Стой! – завизжал Федор Павлович в апофеозе восторга, – так двух-то таких, что горы могут сдвигать, ты все-таки полагаешь, что есть они? Иван, заруби черту, запиши: весь русский человек тут сказался!
– Вы совершенно верно заметили, что это народная в вере черта, – с одобрительною улыбкой согласился Иван Федорович.
– Соглашаешься! Значит, так, коли уж ты соглашаешься! Алешка, ведь правда? Ведь совершенно русская вера такая?
– Нет, у Смердякова совсем не русская вера, – серьезно и твердо проговорил Алеша.
– Я не про веру его, я про эту черту, про этих двух пустынников, про эту одну только черточку: ведь это же по-русски, по-русски?
– Да, черта эта совсем русская, – улыбнулся Алеша.
Достоевский, "Братья Карамазовы"
Два момента. Философ Александр Зиновьев пишет в своих поздних работах, что Запад не нуждается в идеологии как таковой; идеология растворена в потребительской культуре. «Потребительство» уже в самом себе несет идеологию.
Артемий Лебедев, блоггер и дизайнер, как ни странно, написал очень хороший текст (сейчас не найду). В нем он утверждает, что в России всё делается через «систему запретительства», когда на Западе все обставлено умнее и изящнее. На Западе общественные отношения зиждются на высокой конкуренции, и людям, чтобы выживать, приходится быть изобретательными.
В России же такой высокой конкуренции нет, поэтому к силовым методам решения проблемы прибегают очень часто. Например, в метро ворота у них закрыты и открываются после оплаты; у нас же было так, что ворота постоянно открыты, но если ты не оплатил, они тебя ударяют. Также существует интересная западная система водительских прав (id), которые на Западе практически заменяют паспорта; права эти с пропиской абсолютно не связаны.
Тут меня осенила интересная мысль. Запад, говоря без обиняков, живет одними удовольствиями. Вне какой-либо системы нравственных координат. То есть, выражаясь по старинке, грехом. И живет им открыто. В этой ситуации нет смысла врать или увиливать. Вот грех – приходи, наслаждайся, зачем тебе высокие ценности?
Россия же, в отличие от Запада, сохраняет (пусть и в усечённой форме) некие моральные рамки ограничения - а потому не может раствориться в потребительской культуре, и нуждается в идеологии, в некой высокой планке. И именно поэтому российскому обществу нужна определенная доля лжи.
Это станет очевидно, если мы попытаемся ответить на вопрос «что такое идеал и как он совместим с жизнью общества?».
Довелось встретиться с рассуждением, что в школах преподавание литературы идет неправильно: необходимо говорить не только о произведениях, но и о личности писателей, и особенно - об их недостатках. Мол, тогда они станут ближе детям, ребята лучше поймут их творчество.
Эта мысль - полная чушь. Ребенку как раз нужно подавать идеализированное представление об авторе. Ведь дети воспитываются на идеалах. Собственно, воспитание и сводится к усвоению идеалов. Что такое народные сказки, как не идеалы в чистом виде? Разве там не действуют идеальные герои, поставленные в идеальные обстоятельства, когда они ведут себя идеальным, понятным для ребёнка образом?
Только идеалы, понятия и образы, очищенные от земных мелочей могут продемонстрировать некрепкому уму, чем отличаются добро и зло. Потому что в реальной жизни всё намного сложнее. И то, и другое, как правило, встречаются в смешанной форме.
Если начать сообщать ребёнку о недостатках автора, то его восприятие уцепится за них, они станут первичны, и он не сможет полноценно понять и принять суть художественного произведения.
И если мы следуем такой парадигме воспитания, то мы вынуждены скрывать от ребёнка некие недостатки тех же писателей, или то, что события, происходящие в сказках, на самом деле происходили иначе. То есть вынуждены ребенка в чем-то обманывать, чтобы создать и сохранить в нём идеал. Тогда идеал легче прививается.
Система, которая существует на идеалах, даже если далеко их не достигает, вынуждена постоянно прибегать к лжи, чтобы отстаивать эти идеалы.
Система же, в которой идеала нет, или он полностью сводим к наслаждению как высшей ценности человеческой жизни, во вранье не нуждается. К чему врать и приукрашивать? Грех и без того достаточно привлекателен.
Получается парадоксальная вещь. Представителей русской культуры обвинительным тоном спрашивают: «и где она, ваша духовность?». Это правильное обвинение, потому что мы постулируем идеалы как нечто важное, и, естественно, никогда не достигая их в полной мере, вынуждены выделять их искусственно, то есть, с точки зрения суровой правды жизни, лгать.
Простейший случай - идеал супружеской верности. Подавляющее большинство супругов неверны. Однако от этого мы не отказываемся от идеала верности, имеем его в виду, оценивая собственное поведение или других.
Мы не можем отказаться от идеалов. Представления о совершенном побуждают нас развиваться, дарят нам определенную систему ценностей, систему координат, по которым мы оцениваем нашу жизнь и поступки, судим самих себя; эти представления вынуждают нас бороться за истину.
Но подобная система координат имеет и негативную сторону. Рядом с идеалом мы всегда несовершенны. Идеала достичь невозможно, на то он и идеал. И в случае общественной трансляции идеала, мы вынуждены врать, скрывая недостатки и изъяны. Чтобы идеал был понятен широким массам. Например, про супружескую верность приходится говорить, что это хорошо и приятно - хотя на самом деле, неверность несёт куда больше удовольствий.
Итак, в обществе с высокими ценностями каждый означает больше самого себя. Президент не просто президент, а что-то вроде монарха, выражающего общественные идеалы. Поэтому про личную жизнь Путина ничего не пишут; про жизнь же западного президента могут написать всё, до самых интимных мелочей, потому что этот последний ничего не персонифицирует.
Именно поэтому в нашей культуре поэт больше, чем поэт. Художник больше художника. И так далее. Потому что у нас поэт не просто сочиняет красивые вирши - но выражает определённые общественные идеалы. И от него ждут такого идеализма, в том числе и в личной жизни.
По этой же самой причине мы подсознательно ждём от поэта - да и любого творческого человека вообще - бескорыстия. Нас коробит, когда выясняется, что он хочет заработать на своих стихах. От подобных обвинений отбивался ещё и Пушкин:
Не продаётся вдохновенье,
Но можно рукопись продать.
Если ты пишешь об идеалах, то изволь им сам соответствовать Иначе получится лицемерие.
Нет смысла сообщать русскому человеку о недостатках. Ему нужен «нас возвышающий обман». А вот на Западе он не нужен. А поскольку «нас возвышающий обман» у нас есть, то приходится привирать там, где мы неправильно поступим.
Именно поэтому для некого якобы объективного наблюдателя наша система пропитана ложью. Ведь так и получается. Где он, этот идеал? Ведь он существует в нашей жизни в неявной, растворённой форме. Мы ориентируемся на него, но практически никогда его не достигаем.
Выпив воду, мы можем почувствовать каплю вина в воде, но со стороны, сколько ни смотри, не увидишь эту каплю. "Растворенность" идеалов – самое существенное свойство нашей жизни.
Однако из того, что идеал в его полноте недостижим, не следует, что от него нужно полностью отказаться.
Есть несколько других, специфических аспектов, присущих обществу с идеалами, помимо того, что оно вынужденно периодически прибегать ко лжи.
Например, в общественном представлении такого социума всегда есть десять праведников, которые не просто раз в жизни достигли уровня идеалов, а постоянно живут на этом уровне. Общество о них знает, они есть, и именно на них, по утверждению Христианства, держится мир. Святые подвижники, писатели и т.д. Идеалы когда-то кем-то воплощаются, а общество их просто переносит ради этого воплощения.
Запад ценен профессионализмом. Там все профессиональны: врачи, учителя. У нас как? К какому врачу/учителю попадешь. У нас система основана на том, что кто-то более выражает идеал, кто-то – менее. Этот учитель замечательный, горит огнем знания и заражает детей, - тогда ребенку повезло. Мы попадаем на учителя. Также собираясь идти в поликлинику к хирургу мы всегда стараемся выяснить, кто хороший хирург.
Наша система ориентирована на большую или меньшую степень воплощения идеала.
Западная система вообще идеала не воплощает, а воплощает степень удовольствия.
В своё время я заметил интересное отличие журналов россиян от тех, кто уже давно эмигрировал на Запад. Если проживающий в России обязательно напишет о событиях в стране, о политике, коснётся "проклятых вопросов", то уехавший рано или поздно начинает писать только об удовольствиях. О том, какой фильм посмотрел, в какой ресторан с женой сходили, какую купили игрушку ребёнку... У него нет рассуждений о политике и прочих жизненных вещах.
О чем бы не рассуждал русский человек, он все равно пытается идеал. Русские всегда ищут идеал в любой деятельности, в жизни, именно поэтому мы так любим рассуждать о политике. По сути дела, все наши споры сводятся к тому, насколько данный политик (или данное решение) выражает наш идеал. Да и спорим мы, по сути не о персоналиях, но об идеалах. Какой из идеалов является наиболее русским?
Еще один аспект. Русский человек вспоминает об идеалах в критический момент, показывает самоотверженность и другие качества. Не русский человек заточен под критические ситуации, а в критические ситуации он показывает свои лучшие качества, что как раз и указывает на наличие идеалов.
В своё время вычитал историю о западной технике, поставляемой во время войны по ленд-лизу. В американских танках, когда происходил выстрел, автоматически включался специальный вентилятор и высасывал пороховые газы. Сиденья танка было подпружинено и обтянуто натуральной кожей. Русских это раздражало, поскольку что для них война ассоциировалась с аскезой, а не удовольствием: какой кожаный салон?... Война – время воплощения идеалов, когда каждый показывает, что он собой представляет.
Русских раздражали детали, которые напоминали о другой жизни, мирной, расхлябанной, полной удовольствий. Мы же максималисты. Воевать, так воевать. Аскеза – отдавать себя всего, лишать себя всех удовольствий. Для американцев же война – продолжение удовольствия, способ заработка. Именно поэтому в Америке контрактная армия прижилась а у нас нет. Русский человек, воюя, воплощает идеалы. Говорят же: «Не служил – не мужик». Что имеют в виду? Достижение идеала мужественности.
Однако в обыденной жизни такие идеалы практически никогда не реализуются. Однако они есть. И чтобы люди помнили о них, жизнь приходится приукрашивать, скрывать какие-то детали. Враньё - обратная сторона идеализма. И того, кто живёт идеалами, гораздо легче обвинить во лжи, нежели того, для кого удовольствия - самое главное.
Земной поклон
inessa_ph за набор и редактирование текста. Диктофонная запись тут
Journal information