Главное из статьи В. Иноземцева «Чтобы элита была предана интересам страны, она должна этой страной владеть»
...Модернизация — это когда модернизирующаяся страна выступает активным субъектом, когда она сама определяет свои приоритеты и действует в соответствии с ними. А внешний мир, если он видит, что планы этой страны соответствуют его интересам, присоединяется и способствует в лице отдельных хозяйствующих субъектов. Причем чаще всего это не геополитические интересы. У Запада не было никакого геополитического интереса в обеспечении стремительного подъема Китая, но он случился — потому что китайское правительство само в полной мере использовало модернизационный механизм.
...то же образование должно идти за экономикой, а не впереди нее. Сначала нужно принять решение о модернизации и начать строить современную экономику, а следом подтягивать образование. Даже в Советском Союзе с его командной экономикой и жестким централизованным управлением образование менялось под технологические задачи. Создавались ядерные технологии, происходило завоевание космоса — и тут же в университетах взлетали конкурсы на естественно-научные специальности. Сегодня, сколько ни говори, мы другого образования не получим: в нем нет потребности. Можно где-то что-то наладить (в чем лично я не уверен), но в таком случае мы просто обеспечим дополнительный приток кадров в Силиконовую долину и другие западные научные центры, не более того.
Потому что (я повторяю эту мысль, как мантру, уже с десяток лет) модернизация в нашей стране невозможна. Обсуждать перспективы модернизации в России все равно что вести разговоры о том, как было бы хорошо, если бы на Луне был кислород и обитали человечки. Наша «элита» не желает никакой модернизации, проводить ее не собирается и не будет.
...российское правительство не хочет и не осуществляет модернизацию, потому что понимает, что для нее нужны не усилия нынешней «элиты», а ее отсутствие. В Китае 30-летней давности коммунистический режим возглавил процесс модернизации и стал его движущей силой. Сегодняшний российский режим не будет повторять этот опыт, потому что, чтобы Россия модернизировалась, он должен отойти в сторону. Я вообще не вижу, какую пользу наша «элита» может принести стране.
— А как насчет «кремлевских принцев», отпрысков правящих отцов? Достойны ли они того, чтобы возложить на них надежды на модернизацию? Или яблоко от яблони недалеко укатилось?
— Многие из них обучались на Западе, видели мир, и действительно, в них видели будущих инициаторов и организаторов перемен. Но еще почти десять лет назад, во время медведевской «оттепели», я категорически утверждал, что этим надеждам не сбыться**. И на сегодняшний день я оказался прав. «Кремлевские принцы» прекрасно понимают, как работает система отбора, которая вынесла наверх и поддерживает их отцов. И совсем не заинтересованы в ее разрушении. А зачем разрушать, если эта система заточена на уничтожение свободной конкуренции и защиту их посредственностей? Посредственности, пришедшие во власть благодаря подавлению конкуренции, вряд ли будут способствовать её развитию.
....Движущей силой той же китайской модернизации были вовсе не наследники партийных бонз, а предприниматели и этнические китайцы из диаспор, которые принесли свой опыт, свои практики из-за рубежа. В России люди, учившиеся на Западе, скорее встраиваются в существующую систему, обслуживая ее интересы во внешнем мире, ее финансовые интересы. Они не станут применять полученные на Западе знания и умения для развала этой системы: а будут ли они нужны какой-то другой системе?
Проблема России в том, что мы не в состоянии адекватно понять, где мы находимся, и ведем себя как развитая страна, таковой не являясь.
Дело не в том, что мы выпадаем из общего тренда, а в том, что мы не можем найти свое место в мире, где действуют разные тренды.
Что касается психологии нашей «элиты», то ее не стоит сравнивать с американской или китайской. Почему в Соединенных Штатах в свое время удалось успешно победить корпоративизм и коррупцию? Не только потому, что там была замечательная демократия и прекрасные правоохранительные органы. А в первую очередь потому, что Америка была страной, которая могла, поставив коррупционеров вне закона, сделать их жизненные перспективы гораздо менее радужными. Абсурдна ситуация, когда вы, живя в передовой стране мира, стремитесь наворовать там, чтобы затем радостно поселиться где-нибудь в Кении. Когда вы являетесь центром мира, регулировать общественные отношения проще, так как люди готовы идти на определенные ограничения и лишения, снижение прибыли, чтобы принадлежать передовому обществу. В случае с тем же Китаем и подобными странами большее значение имеют рамки, которые выставляет государство.
Россия в этом плане — явление даже не третьего, а четвертого мира, как Африка и худшие регионы Латинской Америки, где своя страна воспринимается как территория для делания денег, но не как место проживания. Момент исторической ответственности, мотив передать детям страну в наилучшем виде у нас не действуют, как не действовали при Мобуту в Заире, при Мубараке в Египте и так далее. В таких странах, чтобы элита была предана интересам страны, она должна этой страной владеть. Тот же Мобуту, понимая, что может быть свержен, переправлял свои капиталы во Францию и Швейцарию и перед самой смертью успел сбежать. Но если страна принадлежит правителям формально и законно, у них есть интерес озаботиться ее будущим и работать на него. Как в Эмиратах, где официальное состояние президента — 19 миллиардов долларов, а у премьер-министра — 26 миллиардов, и они кровно заинтересованы развивать свою страну как принадлежащее им коммерческое предприятие. В России действует заирская модель, но никак не эмиратская.
в нынешних условиях общество вынуждено тратить на удовлетворение аппетитов своих «элит» в десятки раз больше, чем могло бы. Представьте: друг президента хочет заработать миллион долларов и ради этого, вместо того чтобы назначить себе соответствующую зарплату, инициирует строительство никому не нужной дороги в никуда за сто миллионов, чтобы подрядчик отчекрыжил ему один. Если бы, условно говоря, господин Ротенберг получал из бюджета свои сто миллионов долларов год только потому, что он господин Ротенберг, это было бы гораздо более экономно для всей страны.
Почему этого не происходит? Наша власть соответствует порядкам XIX века и крепостного права, а общество, которым оно управляет, гораздо современнее и адекватнее своей эпохе. «Продать» ему свои манеры и намерения довольно сложно. Отсюда, кстати, и вынужденное, формальное соблюдение демократических процедур, таких как выборы и подотчетность правительства парламенту.
... Российский народ не снес правительство в 90-е годы, хотя оно практически полностью предало его интересы. Он не снес правительство в 2010-е годы, хотя оно подвергло его серьезным испытаниям, и судя по всему уровень жизни будет только снижаться. Мы вообще не видим яркой протестной реакции общества на ухудшение экономической ситуации. Ухудшение воспринимается как объективное и всеобщее испытание, преодолеть которое путем протеста просто невозможно***. Возмущение происходит только при игнорировании и умалении интересов отдельных категорий, как это было в случае монетизации льгот. Одним словом, наше население очень гибко, оно способно принять и более сложное положение, чем теперь.
Но винить его в откате к авторитаризму неправильно, этот откат произошел не снизу, а сверху. У реакции, которую мы сейчас наблюдаем, есть фундаментальная и частная причины. Фундаментальная заключается в том, что в России никогда не было не только правового государства, но и борьбы за него. У населения нет опыта борьбы и принесения жертв ради приобретения собственных свобод. Свободы, обретенные во время перестройки и благодаря ей, были дарованы сверху: власть объявила о свободных выборах, дала право заниматься предпринимательской деятельностью, открыла границы. Никто не совершал революцию, чтобы вырвать эти права. Поэтому когда власть эти права стала отбирать обратно, особого возмущения это не вызвало: бог дал, бог и взял.
Протесту неоткуда взяться и еще по одной, частной причине. В любой социальной революции, той же перестройке, движущей силой выступает определенная немногочисленная прослойка. В России эта прослойка через какое-то время понимает безысходность своего положения и тихо уезжает. Объем явной и скрытой эмиграции из России с начала 90-х — от 3 до 7 миллионов человек. Это и есть те люди, которые либо выходили на площади в свое время, либо могли бы выйти в случае чего. А те, кто остаются, потому и остаются, что не имеют особых причин и желания протестовать.
....Россия стала Россией в ходе колонизации. То есть, в отличие от Европы, мы стали империей раньше, чем национальным государством, в этом наша основная особенность и проблема. У нас нет ядра, к которому можно отступить, не потеряв полностью собственной идентичности и исторического самосознания. Наша территория — капкан, в который мы угодили, начав свою колониальную экспансию. Но и начать делить российскую территорию было бы крайне опасно.
— То есть федерация, конфедерация — это, выходит, не про нас?
— Федерации и конфедерации складываются снизу. А мы много раз и давно уничтожили такую возможность. Поэтому не состоялась и попытка федерализации, предпринятая в начале 90-х. Большая федерализация возможна, только если Центр на протяжении десятилетий будет проводить отчетливую, даже насильственную политику передачи полномочий регионам. Как это было в Великобритании, где при [премьер-министре Тони] Блэре проходила рискованная, но в то же время впечатляющая кампания по усилению независимости Шотландии и Уэльса. Это делалось, по большому счету, навязыванием этим территориям дополнительных полномочий и возможностей, так что требовать чего-то еще казалось иррациональным. Поэтому на референдуме 2014 года Шотландия и проголосовала против выхода из Великобритании. Но я не вижу, откуда такие же тренды могут возникнуть в России.
...хочу обратить внимание на то, что Россия, похоже, становится политическим лидером неудачников. Всем, что делает наше руководство, оно пытается сказать, что если раньше, в спокойный период глобализации 1990–2000 годов, принадлежать к неудачникам было позорно, то сегодня это большая историческая честь, глобализация — зло, а мы возглавляем компанию не вписавшихся и не желающих вписываться.
На ближайшие 10–20 лет эта тактика, возможно, приемлема: сторонники-то точно найдутся, группы адептов на определенном этапе возникали у любого безнадежного дела. Допускаю, что этой парадигмы вполне хватит на век ныне правящей в России верхушки. А перемены мы увидим с конца 2020-х — начала 2030-х годов, не раньше. Об этом я говорю начиная с протестов 2011 года и остаюсь при том же мнении.
Journal information