Тупые дикари, как они есть
«Учительница не смогла найти общего языка с крестьянами, не желая приспосабливать свои привычки, образ жизни и способ общения к деревенским обычаям. Со всеми переругалась. Разместившись на жительство в крестьянской избе, она начала учить хозяев все делать по-разумному: вести хозяйство, дом содержать в чистоте. Ничего не вышло. Многочисленные переезды с места на место. В результате всех этих мытарств — разочарованная она вернулась в город, заявив, что не хочет жить в “тупой среде дикарей”»
Романов А.П. "Воспоминания сельских учителей как способ коллективной легитимации"
«Раз как-то в Москве я зашел к одному знакомому и услышал от него следующее:
— Знаете, меня просто одолели барышни, — давай им фальшивых паспортов: “в народ хотим идти!”.
Только что он сказал это, дверь отворилась, и вошла молоденькая девица.
— И вы уж не за паспортом ли? — недовольным тоном спросил мой знакомый пришедшую.
— Да, я только не знаю, какой взять, — паспорт солдатки, должно быть, будет удобнее для меня.
Мы оба расхохотались.
— Да знаете ли вы, что такое — солдатка? Ведь это — сплошь да рядом деревенская проститутка!
— Ну, может быть, паспорт бабий взять? — уже немного конфузясь сказала она.
— Никакого паспорта я вам не дам. Вы — московская барышня — и деревни-то не видали.
— Как же быть-то мне? Все идут в народ...»
Клеменц Д.А. Из прошлого. — Л., 1925. С. 123-12
«Вижу я, что почти все мои знакомые “пошли в народ”. Пью утром чай и думаю об этом, — почему же я-то не иду туда же? Взял саквояж, побежал на вокзал, взял билет в Новгород и сел на поезд. Проехал несколько станций и все жду, где же мне слезть с поезда, с какого места начинается настоящий народ, и решил сойти на следующей станции. Взял свою поклажу и пошел по деревне. Зашел в деревенский трактир и сел пить чай. Было воскресенье, народу в трактире много; я завязал разговор.
Один из посетителей попросил меня написать ему прошение. Я исполнил его просьбу, но от вознаграждения отказался.
— Скажи, милый человек, кто ты такой, как звать тебя? — спросил крестьянин.
Я не знал, как назвать себя, и сказал: “Зовите меня Владимиром”.
Странствую по тракту. В одной деревне дал три рубля на лечение больной старухи и опять назвал себя Владимиром.
Не прошло трех дней моего странствования, как сложилась легенда, что по деревням ходит великий князь Владимир Александрович, расспрашивает мужиков, как они живут, помогает больным и бедным. Разумеется, все это дошло до сведения полиции. Меня арестовали...»
Клеменц Д.А. Из прошлого.
В 1877 году фельдшерицей села Студеницы Самарского уезда Самарской губернии стала Вера Фигнер, оставившая Цюрихский университет ради работы в народе. Она была из тех, кто старался принести конкретную пользу конкретным людям, сделать их беспросветную жизнь хоть чуточку лучше. Оставшихся на этом пути назовут потом сторонниками «малых дел»:
«В моем ведении были две волости, — вспоминала Фигнер. — Система оказания медицинской помощи в Самарском уезде была разъездная: фельдшер в течение месяца должен был посетить все селения своего участка; в моем их имелось 12. В первый раз в жизни я очутилась лицом к лицу с деревенской жизнью, наедине с народом, вдали от родных, знакомых и друзей, вдали от интеллигентных людей. Признаюсь, я почувствовала себя одинокой, слабой, бессильной в этом крестьянском море. Кроме того, я не знала, как и приступить к простому человеку.
До сих пор я не видала вблизи всей неприглядной обстановки крестьянства, я знала о бедности и нищете народа скорее теоретически, по книгам, журнальным статьям, статистическим материалам.
Восемнадцать дней из тридцати мне приходилось быть вне дома, в разъездах по деревням и селам, и эти дни давали мне возможность окунуться в бездну народной нищеты и горя. Я останавливалась обыкновенно в избе, называемой съезжей, куда тотчас же стекались больные, оповещенные подворно десятским или старостой. 30-40 пациентов моментально наполняли избу... Грязные и истощенные, — на больных нельзя было смотреть равнодушно; болезни все застарелые: у взрослых на каждом шагу — ревматизмы, головные боли, тянущиеся 10-15 лет; почти все страдали накожными болезнями; в редкой деревне были бани; в громадном большинстве случаев они заменялись мытьем в русской печке; неисправимые катары желудка и кишок, грудные хрипы, слышные на много шагов, сифилис, не щадящий никакого возраста, струпья, язвы без конца, и все это при такой невообразимой грязи жилища и одежды, при пище, столь нездоровой и скудной, что останавливаешься в отупении над вопросом: есть ли это жизнь животного или человека? Часто слезы текли у меня градом в микстуры и капли, которые я приготовляла для этих несчастных...
...Когда работа кончалась, я бросалась на кучу соломы, брошенной на пол для постели; тогда мной овладевало отчаяние: где же конец этой нищете, поистине ужасающей; что за лицемерие все эти лекарства среди такой обстановки; возможна ли при таких условиях даже мысль о протесте; не ирония ли говорить народу, совершенно подавленному своими физическими бедствиями, о сопротивлении, о борьбе?
...Мы еще не успели, что называется, обжиться, когда крестьяне сообщили нам, что священник нашего села распространяет слух, что мы беспаспортные, что мы нигде не учились, никаких бумаг не имеем, и что он такой же лекарь, как и мы. ...Через некоторое время тот же священнослужитель сделал заявление в земской управе, что со времени нашего приезда в Вязьмино душевное настроение его паствы измени- лось: храм Божий мало посещается, усердие оскудело, народ стал дерзок и своеволен. ...Началось шпионство за школой; то управляющий помещика, то писарь, то священник зазывали мальчуганов: “все пытают, учишь ли ты нас молитвам”, — рассказывали дети сестре. Но сестра молитвам учила; тем не менее, в Саратов полетели доносы, что Евгения внушает ученикам: “Бога нет, а царя не надо”, а по селу распространился слух из волостного правления, что мы укрываем беглых. ...Приехал исправник, произвел дознание о нашем поведении, образе жизни, о нашей школе, допросил отцов, перепугал ребятишек и закрыл нашу школу, как существующую без разрешения училищного совета»
Е.И. Щербакова "Отщепенцы" Путь к терроризму (60-80-е годы) XIX века"