<...>В середине 1960-х гг. британский исследователь Джон Хайнал (John Hajnal) продемонстрировал перспективность сравнительного изучения структуры семьи в разных регионах мира. На фоне споров о том, какие факторы обеспечили конкурентоспособность Запада в сравнении с другими, гораздо более древними цивилизациями, ему удалось указать фактор, который поддавался количественному измерению: специфический способ брачного поведения, за которым, как выяснилось, стояла более глубокая разница в культурных и поведенческих стереотипах.
Сравнив демографическую статистику разных европейских стран за период со второй половины XVIII до начала ХХ в., Дж. Хайнал показал, что эти страны распадаются на две большие группы, разделительную линию между которыми он провел в направлении от Санкт-Петербурга до Триеста. К востоку от этой линии господствовала ориентация на раннюю и универсальную брачность. Уже в возрасте 25 лет от 85 до 95 % женщин и около 70 – 80 % мужчин состояли в браке. В течение жизни вне брака оставались в основном лишь те, кто имел к этому какие-то биологические препятствия (от одного до нескольких процентов). В западной части Европы возраст первого брака был гораздо выше: к 25 годам около половины мужчин и порядка 30 – 40 % женщин еще не вступали в брак. Не было там и установки на всеобщую брачность: до конца репродуктивного периода оставались одинокими от 10 до 20 % мужчин и женщин.
Несколькими примерами Дж. Хайнал продемонстрировал, что восточноевропейская модель была свойственна также и другим регионам мира, в то же время западная модель была уникальным явлением, и за пределами Европы она наблюдалась лишь в тех странах, которые были населены выходцами из нее и входили в состав западной цивилизации: США, Канаде, Австралии. Таким образом, брачное поведение западноевропейцев ("европейская брачная модель", как предложил именовать ее сам Дж. Хайнал) отличало их от всего остального мира.
<...>Первые итоги такого изучения были представлены в коллективном труде "Семейные формы в исторической Европе", изданном в 1983 г. В нем Дж. Хайнал показал, что с выявленным им типом брачности был тесно связан (и фактически определял его) специфический для Запада способ организации домохозяйства, которое базировалось на простой (нуклеарной) семье, состоящей из родителей и их детей. Состарившись, глава такой семьи передавал хозяйство одному из своих сыновей (который только после этого обзаводился собственной семьей). Другие сыновья (даже в зажиточных семьях) обычно не получали доли недвижимого имущества, а определенное время работали по найму. Заработанные таким способом средства позволяли им устраиваться в жизни самостоятельно – овладевать какой-либо профессией или основывать собственное хозяйство.
И в том и в другом случае время женитьбы наступало сравнительно поздно. На востоке Европы и в других регионах мира гораздо чаще встречались хозяйства, основанные на совместном труде нескольких брачных пар (отца и женатых сыновей, или нескольких женатых братьев). В таком большесемейном хозяйстве не было препятствий для ранних браков, а новые хозяйства обычно образовывались путем раздела, при жизни отца или после его смерти. В некоторых регионах имел место раздел в третьем поколении (между детьми ведших совместное хозяйство братьев) или еще позже, что приводило к высокой пропорции очень крупных по западным меркам домохозяйств, состоявших из десятков членов.
<...>В этом плане наибольший интерес представлял доклад Михаэля Миттерауера "Средневековые корни развития европейской семьи", впоследствии опубликованный отдельной статьей. В нем он попытался проследить историю зарождения "европейской брачной модели" примерно в междуречье Луары и Рейна и ее последующее распространение в течение позднего средневековья и нового времени. По его мнению, этот процесс был тесно связан с германской колонизацией, и таким образом "европейская модель" приобретала не только культурный, но и этнический контекст.
Отметил он и тот факт, что и колонизация, и европейский тип брачности не пересекли границу между сферами влияния католической и православной церкви. М. Миттерауер указал также на тесную связь "европейской модели" с базовым для империи Каролингов и ее исторических преемников типом землепользования – системой неделимых наделов (позднелатинские mansus или laneus, в германоязычных странах - Hufe), каждый из которых, как правило, находился в держании простой семьи и передавался целиком одному из сыновей. Важным сопутствующим фактором стало появление значительной прослойки населения, проводящей часть жизни в качестве наемных работников (life-cycle servants). Как ранее отмечал Дж. Хайнал, именно лишенные надела сыновья становились наемными работниками в хозяйствах держателей гуфов, восполняя таким образом недостаток рабочей силы в них.
Опираясь на данные о терминологии родства и выводы К. Казера о способах наследования недвижимости, Михаель Миттерауер трактует западноевропейскую модель как результат преодоления патриархальных и патрилинейных традиций, которые остались почти нетронутыми на Балканах и в Европейской России до середины XIX в. На Западе их утрата началась уже в средневековье - под воздействием римского права, феодального принципа наследования неделимого надела (нем. Hufenverfassung), а также свойственного христианству (особенно его западной ветви) предпочтения духовных уз узам родства и крови. В результате сформировалась гораздо более гибкая система, предоставлявшая индивиду свободу выбора: вступать в брак или оставаться холостым; жить в семье родителей супруга, в семье собственных родителей или основывать новое хозяйство; вступать ли в повторный брак в случае вдовства; адоптировать ли зятя в случае отсутствия сыновей или позволить линии наследования прерваться; оставаться ли главой хозяйства до преклонных лет или уйти на покой. Особое значение имела возможность выбора в способах организации труда: разделять роли по половому признаку, работать ли сообща, опираться на труд родственников или наемных рабочих и т. п. По мнению автора, именно эта гибкость "стала определяющей для особого развития европейских обществ".
<...>Похоже, для объяснения динамики "восточной" модели необходимо гораздо шире привлекать другие возможные факторы, в том числе роль крепостного права, на которую обращал внимание Р. Уолл в 1983 г. Вряд ли случайно, что доля многосемейных дворов в России и Беларуси резко возрастает по мере углубления кризиса крепостного права и вновь понижается после его отмены. Но "базовый уровень", характерный для XVII, XVIII и конца XIX в., все же существенно отличается от классической "западной модели". К тому же по другим параметрам (возраст первого брака и т.п.) различия еще более значимы и стабильны. Поэтому в поисках объяснения нельзя исключать роль поведенческих стереотипов, которые лишь по разному проявлялись в разных ситуациях, но при внешней пластичности были весьма устойчивыми и жесткими в своей основе.
...В этом аспекте Михаель Миттерауер допускает определяющую роль хозяйственно- экономических факторов: подсечное земледелие требует совместного труда нескольких мужчин и, следовательно, большой неразделенной семьи, в то время как трехпольное земледелие с использованием колесного плуга (обычного на Западе уже с позднего средневековья) вполне может основываться на совместном труде мужа и жены, т.е. предполагает нуклеарную семью.
...Автор этих строк обратил внимание на идею российского экономиста Александра Чаянова, который в 1920-е гг. рассматривал пропорцию едоков и работников в семье как один из важнейших факторов ее экономического состояния. Эта пропорция меняется в ходе жизненного цикла семьи, по мере рождения детей и затем достижения ими работоспособного возраста. На примере реконструированных жизненных циклов конкретных домохозяйств автор этих строк убедился, что нуклеарная семья неизбежно проходит период, когда соотношение едоков и работников особенно неблагоприятно. Наличие в составе хозяйства нескольких разновозрастных брачных пар позволяет сглаживать эту ситуацию, и таким образом многосемейный двор оказывается экономически целесообразным.
Используя принцип, примененный К. Казером в отношении балканской задруги, можно сказать, что и "западная", и "восточная" модель поведения ориентировались на нуклеарную семью как на идеальное состояние. Но на востоке в жизненном цикле конкретной семьи достижение этого идеала обычно откладывалось по экономическим соображениям.
<...>Применяя психологический критерий, можно сказать, что на Западе диапазон приемлемости для совместного проживания нескольких брачных пар был гораздо уже, а установка на экономическую самостоятельность брачной пары – гораздо сильнее. При этом жизнеспособность малосемейного домохозяйства достигалась за счет альтернативного решения: привлечения наемных работников.
Следовательно, одним из ключевых условий сохранения "восточной модели" следует признать отсутствие рынка наемной рабочей силы. Вполне возможно, что нежелание русских крестьян отдавать подрастающих детей в батраки также в значительной степени определялось культурными и поведенческими стереотипами, но вправе ли мы относить их на счет патриархальной традиции? Этот вопрос требует дальнейшего изучения. Возможно, решающий вклад способен внести психоисторический подход к проблеме, но это – тема отдельного разговора.
https://www.vln.by/node/116?fbclid=IwAR1P5nWiez_9V7HDTUn166Q0vWfUfbjDQi_NYKhoIV2KwhIiZACFVAg7A_8
Journal information